Article:

ISBN:

Publishing house: Сборник статей исследователей творчества Н.А. Львова. – Вышний Волочек: Ирида-плюс, 2013. – С. 519-556

Year of publication: 2013

Description publication:

Мазурок О.И., Коробова Л.С. История имения Бектышево и его владельцев // Н.А. Львов. Жизнь и творчество: Ч. IV. Новые материалы (дополнение к сказанному). Сборник статей исследователей творчества Н.А. Львова. – Вышний Волочек: Ирида-плюс, 2013. – С. 519-556

О.И. Мазурок, Л.С. Коробова

(Переславский музей-заповедник)

 

История имения Бектышево и его владельцев

 

В восточной части Переславского района расположено село Бектышево, до революции ­– имение дворян Самсоновых. В 1918 году усадьба была еще в целости. В начале 1922 года часть вещей из Бектышево, включая семейный архив, была вывезена в музей, где на протяжении долгих лет предметы усадебной обстановки бектышевского дома являлись ведущими экспонатами выставок, посвященных дворянскому быту.

В советское время подобные выставки или отделы экспозиций использовались лишь для передачи внутреннего убранства барского дома, резко дисгармонировавшего с имеющимся по-соседству комплексом быта крестьянина. Понятно, что по идеологическим причинам такие выставки были малоинформативными.

В середине 1920-х годов в целях централизации архивного дела многочисленные документальные памятники, собранные музеем, в том числе письма и документы Самсоновых, были затребованы во Владимир. Впоследствии часть бектышевского архива была передана в Государственный архив Ярославской области, где хранится и поныне.  

Сейчас, когда можно говорить о настоящем буме интереса к усадебной культуре, сотрудники Переславского музея пытаются восстановить историю усадьбы и ее владельцев. В запасниках музея хранятся предметы из Бектышево, ранее не экспонировавшиеся. Прежде всего – фотографии, графические произведения, небольшая часть рукописных материалов. Их выделение и изучение является первоочередной научной задачей музея.

 

Среди всех владельцев имения Бектышево имя Надежды Федоровны Самсоновой значится особо. Упоминая имя этой женщины в залах музея, экскурсоводы обычно говорят: «принадлежала к известному роду Львовых, давшему России немало талантов».

Ее муж, Евгений Петрович, принадлежал к роду дворян Самсоновых, богатых переславских вотчинников. Семья его отца, Петра Александровича[1], была велика: десять человек детей, из них семь выживших. Евгений родился в 1812 году. Девяти лет от роду, вместе со старшим братом Александром, был отправлен на учебу в Царскосельский Лицейский пансион, окончить который, впрочем, ему не удалось по причине закрытия последнего. Выбрав военную стезю, молодой Самсонов поступил в школу гвардейских подпрапорщиков и зачислен в лейб-гвардии Московский полк.

Много позже, в зрелом возрасте, Евгений Петрович составил записки, в которых изложил свои воспоминания о том периоде своей жизни и ее последующих событиях. С особой теплотой он упоминал мать – Анну Александровну Самсонову, урожденную Исленьеву; родного дядю – Николая Александровича Исленьева[2]. Более сдержанно описывал отца. Очевидно, Петр Александрович обладал тяжелым характером и в семье, со времен, между ним и женой наметился разлад.

«В течение времени пребывания моего в Лицейском Пансионе, три старшие сестры мои были выданы замуж. Матушка, с младшей незамужней дочерью, Софьей[3], с помощью дяди Н.А. Исленьева, переехала на жительство в Петербург, где и наняла скромную квартирку вместе с братом Александром[4], состоявшим на гражданской службе в департаменте внешней торговли»[5].

Отец, Петр Александрович, жил один, попеременно, то в Бектышево, то в собственном доме в Москве.

В 1830 году в составе лейб-гвардии Преображенского полкаЕ.П.Самсонов принимал участие в походе против польских повстанцев. Польская кампания – единственная военная в послужном списке Евгения Петровича.

По возвращении в Петербург молодой офицер поселился в доме дяди Исленьева (вдовый генерал оказывал покровительство любимому племяннику) и «пустился в свет», посещая многочисленные балы и салоны. В скором времени он устал от однообразия подобной жизни и, следуя его воспоминаниям, «прекратил все <…> великосветские выезды, ограничиваясь исключительно семейными и самыми интимными кружками»[6].

Однако судьбе было угодно преподнести Евгению сюрприз: «В один прекрасный день приезжает ко мне один из моих товарищей, офицер нашего полка П.П. Мезенцев и в числе прочих разговоров предлагает мне познакомиться с одним прекрасным семейством, в котором он вхож как родной. Положительный отказ мой заводить новые знакомства <...> не удовлетворил его, и он с большей еще настойчивостью стал меня уговаривать принять его предложение. Такое твердое желание со стороны моего товарища ввести меня в новое, незнакомое мне, семейство крайне меня заинтересовало; но после некоторых изворотов и колебаний я, наконец, довел его до чистосердечного сознания – и дело оказалось очень просто: в доме члена Государственного Совета Ф.П. Львова готовился праздник с оперным представлением любителей, балом и маскарадом; а так как все знали, что многочисленное семейство Львовых заключает в себе много разнородных и выходящих из ряда талантов, то от этого праздника ожидали чего-нибудь необыкновенного и говорили об нем далеко заблаговременно <...> Само собою, разумеется, что, при таких условиях, учредители праздника приняли всевозможные меры, чтобы оправдать ожидания общества, и репетиции шли усиленным порядком и весьма успешно, как вдруг кавалер младшей дочери г. Львова, долженствовавший участвовать с нею в костюмированной кадрили, занемог довольно серьезно, и оказалась необходимость заменить его другим. Вот вся причина твердой настойчивости П.П. Мезенцева, принявшего на себя обязанность представить достойного заменителя заболевшего. И я, наконец, согласился.

Ни покойный добрый товарищ мой, ни я сам, мы, конечно, не могли себе вообразить, что в этот момент, когда речь шла о каком-то характерном танце, решалась судьба моя и что ему я буду обязан всем счастием моей жизни»[7].

В описываемый период Львовы играли заметную роль в культурной жизни Петербурга. Как известно, Федор Петрович Львов был родоначальником большого семейства, вырастил шестнадцать человек детей. Все они были личностями одаренными.

Старший сын – композитор, скрипач и дирижер Алексей Федорович Львов – автор музыки русского гимна «Боже, царя храни». Леонид Федорович Львов – директор московских императорских театров. Федор Федорович Львов – художник и архитектор, конференц-секретарь императорской Академии художеств, директор Строгановского училища. Мария Федоровна Ростовская – детская писательница, редактор журнала «Семейные вечера». И, наконец, интересующая нас особо, Надежда Федоровна, равно впитавшая таланты своего семейства.

Главным увлечением в ее жизни была музыка. Надежда Федоровна являлась не только талантливым исполнителем, но и автором музыкальных композиций, романсов, оперетт. В фондах Переславского музея хранятся рукописные ноты, либретто, ряд опубликованных романсов.

Основная тема произведений Надежды Федоровны Самсоновой бесхитростна и вечна – любовь. В этом выборе и суть женской природы автора, и ее мировоззрение.

Детство и юность милого друга Дежи, как звали ее родные, прошли без потрясений. Она родилась в 1818 году в Петербурге. Выросла в атмосфере абсолютной любви и уважения друг к другу. Культом поклонения ее большой семьи было прекрасное – поэзия, рисование, музыка, театр. Центром и «вечным двигателем» большого семейства являлась мать – Елизавета Николаевна Львова[8].

В конце 1880-х годов дочь Надежды Федоровны, Елизавета Евгеньевна Ваганова, подготовила для печати сообщение о бабушке, основанное на воспоминаниях матери и личных записках Е.Н. Львовой. Она писала: «В нем (доме Федора Петровича Львова – О.М.) устраивались музыкальные вечера (сыновья играли на разных инструментах, дочери имели прекрасные голоса), домашние спектакли, душой которых была все та же Елизавета Николаевна, еще в то время красивая, веселая и здоровая женщина <…>

Простота жизни того времени была необычайная: в обыкновенные дни зала и гостиная не освещались, в лакейской горела сальная свеча, а лишь в одной «цветочной» комнате, каждый вечер после уроков, все дети, как муравьи, теснились около родителей и другими занятиями <…>

Ежедневный стол отличался также простотой: кухня была русская, а после обеда, на радость детей иногда подавали вместо десерта мороженую клюкву, которую все дети с особенным удовольствием ели с медом, полученным из деревни. Случалось, что приезжали ко Львовым их друзья и знакомые и вместе со всеми проводили вечер запросто, за чайным столом, причем ни особенных нарядов, ни угощений не требовалось. Зато остались памятны всему поколению те праздники, которые устраивались Елизаветою Николаевною со старшими детьми, среди которых уже тогда выделялись замечательные таланты. Домашняя музыка, живопись, чуть не все искусства всегда содействовали чего-либо выходящего из ряда общих увеселений <…>»[9].

Конечно, не только Елизавета Николаевна, но и Федор Петрович вносил свою лепту в организацию домашних празднеств. В фондах Переславского музея-заповедника хранится небольшая по формату рукопись в картонном, обложенном кожей, переплете – «Домашняя шутка Лизе на 1812 [год]» (См. ПЗМ-5450 Домашняя шутка Лизе на 1812 [год]: [Пьеса]/[сочинение Федора Петровича Львова (?)]. 22 л. - Санкт-Петербург, 1811 г.).

В начале рукописи – стихотворение, озаглавленное «Приношение Лизе на 1812 год» и подписанное «Твой Федор». Далее – текст небольшой пьесы, среди действующих лиц которой фигурируют реальные лица: Леонид (Леонид Николаевич Львов), Александр (Александр Николаевич Львов) – братья Е.Н. Львовой; Андрей (предположительно Андрей Самсонович Козляинов); Федор (Федор Петрович Львов), муж; Петруша (Петр Федорович Львов), Алеша (Алексей Федорович Львов), Илинька (Илья Федорович Львов) – пасынки.

Несомненно, оба произведения (стихотворение и пьеса) были адресованы Елизавете Николаевне Львовой. Пьеса предназначалась для домашнего спектакля и преследовала одну-единственную цель: засвидетельствовать свою любовь к сестре, жене и матери. Ближе к концу действа на сцене должны были появиться все дети Львовы и презентовать маменьке письмо с такими строками:

 

«Мы радость нашу потеряли,

В тебе мы солнышко нашли.

Стой Солнце наше не теки:

С тобою наша жизнь

Как красный будет день»[10].

 

Возвращаясь к теме судьбоносного бала, упоминаемого в записках Евгения Петровича Самсонова, то он был задуман родственницей Львовых – Дарьей Алексеевной Державиной[11]. Это, яркое событие запало в душу многим его участникам.

Вот как вспоминала о бале Мария Алексеевна Поленова[12]: «Когда мы, внучки, были подростками, бабушке вздумалось устроить костюмированный бал. Приготовления и репетиции к нему длились месяц. На две последние репетиции в костюмах было приглашено все общество <...> Праздник удался как нельзя лучше. Характерные танцы были поставлены знаменитым тогда балетмейстером Огюстом. Были тут мифологические боги и богини, были четыре части света и четыре времени года. Я была Африкой <...> Азией была моя двоюродная сестра, Надежда Федоровна Львова, с Евгением Петровичем Самсоновым: впоследствии она за него вышла замуж. Европу изображали маркиз с маркизою – Шелашников и Marie Безобразова. Америкой – моя двоюродная сестра Mapия Федоровна Львова (в замужестве потом за Ростовским, издательница „Семейных Вечеров" и автор „Детских повестей") с Jean Балабиным <...> Успех был так велик, что Императрица пожелала повторения маскарада во дворце <...>»[13].

А вот воспоминания самой Надежды Федоровны: «Бабушка Державина, которая всех очень любила и баловала, вздумала сделать для нас праздник с тем, чтобы расходы были ее, а заботы и гости - наши. Так как гостей должно было быть много, а именно 400 человек, то в нашем доме принять всех было невозможно и решили пригласить гостей в дом Державиной, что у Измайловского моста <…> Бал должен был быть маскированный, и все петербургское общество было им крайне заинтересовано <…> Когда в 10 часов зала была полна приглашенных, из боковой дери показалась маленькая тележка полная соломы, которую везли два мальчика в красных рубашках. Дойдя до середины залы, они остановились, солома распалась на две, и из середины выскочил амур, который стал бросать всем афиши, напечатанные на разноцветных атласных лентах. На афишах было сказано: общий полонез, за тем несколько точек; это обозначало, что будет сюрприз для публики. Затем вальс и опять несколько точек и т.д.»[14].

Обещанным сюрпризом для публики и были постановочные костюмированные танцы. В своих воспоминаниях Н.Ф. Самсонова, также как и кузина М.А. Поленова, описывала составы и внешний вид танцующих пар, и в частности себя: «Следом за ними (парой, изображавшей Европу, – О.М.) шла Азия, а именно я, с моим мужем, тогда еще и не думавшим на мне жениться. Началось с того, что я, среди залы, одна раскрывалась и закрывалась длинной газовой фатой, а он ловим минуты, чтобы заглянуть мне в лицо. «Pas» кончался тем, что я угрожала ему кинжалом. Мы оба были в богатых персидских костюмах»[15].

Таким образом, бал в доме Державиной стал местом романтического знакомства Надежды Львовой и Евгения Самсонова. Они обвенчались в 1836 году. Евгений Петрович писал: «С этого времени и жизнь моя (что, впрочем, весьма естественно) и служба приняли совершенно другой оборот. Семейство молодой жены моей, будучи в близких, дружественных отношениях с шефом жандармов, командующим императорскою главною квартирой, графом Бенкендорфом, не желая видеть меня изо дня в день таскающимся по караулам, дежурствам и учениям, предложило графу взять меня к себе в генеральские адъютанты, на что он охотно согласился»[16].

С учреждением Управления делами императорской главной квартиры и собственного Его Императорского Величества конвоя управляющим нового ведомства стал родственник Самсонова – Алексей Федорович Львов; сам Евгений Петрович исполнял функции старшего адъютанта и казначея. На этом поприще он трудился в течение 12 лет.

Семья, очевидно, в это время жила в Петербурге. В 1837 году у Самсоновых родился сын Петр, а в 1840 – дочь Елизавета.

Надежда Федоровна по-прежнему была увлечена музыкой и занималась сочинительством. Наиболее ранним из сохранившихся произведений Н.Ф. Самсоновой является «LaRosieredesalenci» (См. ПЗМ-19826 La Rosiere de salenci: Operette en deux actes/Musique composec par Nadine Samsonoff).

«LaRosieredesalenci была мною сочинена в 1851 году. Либретто я взяла из очень старинной оперы, которую мне подарила старушка <...> Сухарева, когда я еще была девочкой. Ник[олай] Иван[ович] Бахметьев инструментировал мою музыку - брат Алексей Фед[орович] пожертвовал оркестр с большим составом и сам им дирижировал – хоры исполняли придворные певчие – сцена была поставлена в зале Алексея в его доме на Караванной, костюмы Импер. Театра все были к нашим услугам благодаря Директ. Им. Театров Г-на Гедеонова<...>

Все играли с удовольствием: и играли, и пели отлично, шло как по маслу. Меня засыпали похвалами и цветами. По окончании пьесы, все гости, которых было очень много, сошли вниз и бал открылся у маменьки, который продолжался до поздней ночи и в четвертом часу снова поднялись наверх, где накрыт был для ужина большой стол, покоем в самой середине, с почестями меня посадили на особенном кресле. И помню я очень хорошо, что, болтая оживленно со всеми, я понемногу и забыла, что была виновницей торжества, как вдруг Алексей провозгласил: «За здоровье Автора», - и в один миг всеми было подхвачено: «Здоровье автора» … посыпались любезности, цветы, …я была точно в чаду!»[17]

Среди исполнителей, в записке Н.Ф. Самсоновой, упоминались она сама, Анна Фуллон («тогда уже невеста Диего Эшаппар»[18]), Надя Фуллон, Федор Фуллон, маленький Петя Самсонов и другие лица.

В 1852 году Евгений Петрович получил новое назначение в качестве управляющего комиссариатской комиссией и вместе с семьей перебрался в Брест-Литовск. В этот период Надежда Федоровна написала (или дополнила) музыкальную сцену «… из времен Крымской компании».

В музее хранятся два варианта рукописных либретто данного произведения, озаглавленных как «Посиделки на святках. Простонародная сцена с музыкой из времен Крымской кампании» (См. ПЗМ-19941 Посиделки на святках: Сцена из времен Крымской кампании/либретто [Н.Ф. Самсоновой], Ф.Ф. Бартоломе; музыка Н.Ф. Самсоновой. 12 л., 1853-1895 гг.; ПЗМ-19942 Посиделки на святках: Простонародная сцена с музыкой из времен Крымской кампании/либретто [Н.Ф. Самсоновой], Ф.Ф. Бартоломе; музыка Н.Ф. Самсоновой. 12 л., 1853-1895 гг.).

На заглавном листе первой рукописи присутствует запись: «Было играно для Мамаши и кончалось тем, что Семеновна (ведущий персонаж – О.М.) по просьбе внучат гадала, т.е. пела куплеты Маменьке. Сцена военная была сделана после во время Крымской войны и либретто сделал нам Брестской комендант генерал Ф. Бартоломе»[19]. Отсюда можно сделать вывод, что основная часть сцены была написана ранее, а потом лишь дополнена.

Жизнь в Бресте была однообразна. Особенно тяготила вынужденная разлука с родственниками, да и сыну Петру пришла пора начинать самостоятельную жизнь. Молодой человек поступил на службу в Лейб-гвардии Преображенский полк.

В 1859 году, когда умер старший Самсонов, Евгений Петрович отправился в Москву, где его братья и сестры собрались для раздела отцовского наследства. Согласно «Описанию недвижимого имения умершего статского советника П.А. Самсонова и проекту раздела наследства между наследниками»[20] за старшим Самсоновым числилось 2524 душ крестьян и дворовых людей, и 15656 десятин земли. Проект предусматривал раздел имения на три поместья сыновьям – примерно по 3728 десятин земли и 600 душ крепостных; и распределение оставшейся части среди дочерей.

Е.П. Самсонов получил в наследство родовое имение отца – Бектышево во Владимирской губернии. Ему было отписано 3904 десятины земли и 606 душ крепостных крестьян. В селе Бектышево имелись два господских дома: один XVIII века, другой начала XIX (в тетради, принадлежавшей П.А. Самсонову, есть запись «1808 в Мае. Переехали жить в новый дом в Бектышеве»[21]). Можно предположить, что тогда Евгений Петрович, уже находящийся в чине генерал-майора, подал прошение об отставке, которая и последовала в 1861 году.

Для Самсоновых началась новая жизнь. В имении все следовало приводить в порядок: ремонтировать дом, налаживать хозяйство, от которого новые владельцы Бектышево были откровенно далеки. Между тем, их приезд в имение совпал с провозглашением Положения 1861 года, когда помещикам следовало входить в нюансы новых взаимоотношений с крестьянами, изыскивать дополнительные средства к существованию.

Однако Надежда Федоровна равнодушно писала в своем письме к сыну: «Про хозяйство здешнее сказать тебе интересного совершенно ничего не имею; вот и лето прошло, а мы в Бектышеве прожили как в гостях, впрочем, это я говорю про себя. Я имею привычку после некоторого времени всегда на себя обернуться, и исчислить была ли к чему полезна, - кроме собственного удовольствия ходить за грибами, да сидеть на терассе»[22].

Чтобы упрочить свое материальное положение, Евгений Петрович решил заняться винокуренным делом: открыл в Бектышево собственный заводик. Но процесс не принес желаемых результатов. Полностью полагаясь на действия управляющего, Самсоновы чуть не лишились имения, т.к. тот оказался человеком нечестным и умудрился выдать на сторону поддельные векселя.

В семье ни оказалось лишних денег, а ведь следовало расплатиться с долгами и выделить достойное содержание сыну Петру, служащему на Кавказе. Е.П. Самсонов писал к нему: «Это умора, что мы с Мамашей издерживаемся! И 50 рублей в месяц не проживаем. Лишь бы Бог помог долги стряхнуть с шеи, да дать тебе, моему дружку, возможность прилично содержать себя - вот все мои желания, вот цель к которой я стремлюсь и за достижением которой, я готов свои животики положить <…> нам с Мамашей лишь бы так не трястись над каждой копейкой как мы трясемся, да иметь под час возможность съездить повидаться с близкими сердцу и полно»[23].

Волей-неволей Самсоновым пришлось входить во все тонкости деревенской жизни и заниматься хозяйством. И вот, совершенно неожиданно для себя, Надежда Федоровна увлеклась. Очевидно, сказалась тяга к земле, приходящая с возрастом. Пахота, пастбища, содержание скота – все входило в сферу интересов этой женщины, и дела в имении стали постепенно налаживаться. «Живем решительно копейками, а все есть, все уплачено, все поддерживаем так, как никогда у него (управляющего – О.М.) и всеми стали довольны, ровно, как и нами мужики»[24], – писала она в письме к сыну. Но самое главное, что, проведя часть жизни в разъездах из-за службы мужа, Надежда Федоровна осознала, что теперь у них есть дом, и полюбила Бектышево всей душой.

Вот только удаленность родного сына от нового семейного очага вносила беспокойство. Ей беспрестанно казалось, что Петр не захочет осесть в глубинке посреди Владимирской губернии.

В письме к нему она писала: «В Бектышево меня всего более огорчает та мысль, что ты его хозяйство не будешь никогда любить, я уже это вижу, – да и убеждаюсь: чтобы любить деревню, надо на это привыкать с детства <…> впрочем, ничего не знаем, что нас ожидает в будущем, а потому надо трудиться над тем, что у нас в руках. Ты бы посмотрел как я сегодня с 5 часов утра, со старым Хазовым да Грушей, с цепью и колышками, размеряли десятины; землемера добиться не можем, да и денег стоит, а я захотела несколько пахотной земли запустить под луг, чтобы около дома были хорошие выгоны, а дальние отдавать в наем»[25].

В другом письме: «Ведь писал же ты нам, что для тебя <…> отрадна мысль, что там (в Бектышево – О.М.) твой дом. Насколько же тебе этот дом будет милее, когда ты наверно узнаешь, что и мы его любим, и не мало в нем перечувствовали <…> не чувствуй святой обязанности сохранить Бектышево, мы бы маялись по квартирам, а теперь своим простым русским незатейливым хозяйством начинаем удивлять хозяев известных, да и сами живем в хорошем уголке и прилично»[26].

Вынужденная разлука с детьми сильно омрачала жизнь Самсоновых. Уютный мирок, в котором дружно жили четыре человека, распался в 1863 году, когда и дочь, и сын одновременно покинули родительский кров. Лиза вышла замуж и уехала с мужем в Псков, а Петр принял решение отправиться служить на Кавказ. «Богу угодно было послать мне самое тяжелое при моей старости, а именно разлуку с вами обеими»[27], – писала Н.Ф. Самсонова.

Свою карьеру Петр начал (или, вернее сказать, пытался начать) на Кавказе. Службу проходил в составе 21 Стрелкового батальона[28]. Будучи от природы талантливым и любознательным, Петр описывал собственные впечатления о природе и жителях Кавказа в письмах и тетрадях. Данный материал был обработан Надеждой Федоровной и опубликован в журнале «Семейные вечера»[29]. В фондах музея хранится рукопись «Отрывки из Кавказской моей жизни», написанная на русском и французском языках (См. ПЗМ-4241Отрывки из Кавказской моей жизни/сочинение П.Е. Самсонова. [1], 47 л., 1864-1907 гг.).

На Кавказе он оставался в течение шести лет. После окончания войны занимал должность помощника Военного начальника Западного Дагестана[30], пост Карабудахкентского наиба[31].

В молодости Петр, очевидно, был эмоциональным человеком, ищущим и не находящим свое место в жизни. Это особенно заметно из писем Елизаветы Владимировны Назимовой[32], с которой у него сложились очень доверительные отношения (См. ПЗМ-20232/1-29 Коллекция писем Елизаветы Фредерикс к Петру Евгеньевичу Самсонову). Она писала ему на Кавказ откровенные письма, в которых позволяла себе и поддержать и побранить молодого офицера.

Из переписки с псковскими друзьями, в частности с Елизаветой Фредерикс[33], можно узнать об увлечении Петра естествознанием. «Теперь я сгораю от нетерпения узнать о Ваших впечатлениях о Кавказе <...> Я знаю, что любите природу, но теперь я увижу, способны ли Вы воспринимать ее красоты во всем их величии (как я понимаю). Признаюсь, что Ваша любовь к букашкам всегда выводила меня из терпения. Но если Вы и в горах ничего не видите, кроме букашек, от этого я буду просто в отчаянии»[34], - писала ему Е. Фредерикс. А из писем сестры Лизы явствует, что брат давал ей задания для розыска пособий по содержанию аквариумов, террариумов и книг по физиологии растений[35].

В собрании естественно-исторического фонда Переславского музея-заповедника хранится великолепная коллекция раковин моллюсков, поступившая из Бектышево. Следует предположить, что ее собирателем был Петр Евгеньевич Самсонов.

Кроме того, Петр наследовал талант своей матери и был прекрасным музыкантом. В подтверждение этого можно привести слова дарственной надписи на титульном листе нотного сборника: «Петру Евгеньевичу Самсонову в знак глубокого уважения к его талантам. От автора. Кастрополь. 8 октября 1888 г.»[36]. Автором музыкальных произведений, в данном случае, была Марфа Стефановна Сабинина[37]. Самсоновы познакомились с ней во время отдыха в Крыму.

После окончания Кавказской войны Евгений Петрович Самсонов, писал сыну из Бектышево: «Слава Господу, что все экспедиции кончились и что ты, дружок мой, остался цел и невредим! И рад, что это все уже прошло. Я очень рад, что ты побывал в делах и пороху понюхал не только на охоте – это очень хорошо и молодому человеку всегда пригодится; вот, Бог даст, крест получишь, не совестно будет надеть, когда знаешь, что заслужил его, подвергая жизнь опасности! – и это чувство благородного самолюбия весьма уважительно»[38].

В словах отца звучала гордость, а вот сердце матери по-прежнему не успокаивалось. Все годы пребывания Петра на Кавказе Надежда Федоровна переживала и молилась за сына. Чтобы хоть как-то отвлечься от грустных мыслей она организовала крестьянскую школу и занималась обучением деревенских ребятишек.

«Как ты только уехал, то мне сейчас же захотелось устроить какое-нибудь благотворительное дельце, вот я и объявила, что открываю школу в полном уверении, что у меня запишется человек пять, - вообрази мое удивление, их зараз, крестьян и дворовых детей, записалось 25-ть, так что дело выходит не шуточное, вот я на днях и открываю школу <…> т.е. позову священника, отслужу молебен и примусь за дело; в Лизиной мастерской, что возле театральной залы, все ее картины сняла, и на стену повесила большую азбуку, каждую литеру отдельно, и так их буду учить всех зараз. Конечно, мне будет немного трудненько с ними справиться, и потому я ищу себе помощницы. Надеюсь, что все это устроится помаленьку, лишь бы они за тебя моего друга молились, я только одного прошу»[39], - писала она любимому сыну.

«Школа моя меня ужасно занимает. Я все утро почти занята с ребятами, которые видимо подвигаются, а главное я сама вижу какая польза нравственная будет от того, что с ними вожусь – вот тут уж точно я им полезна и это меня утешает <...> школа денег не стоит, а добро приносит»[40].

«Школа моя идет отлично. Дети так поражены, что их не бьют и не ругают, что всякое мое слово для них закон»[41].

Организация крестьянской школы стала важным общественным событием, а сама Н.Ф. Самсонова оказалась пионером на ниве народного образования в Переславском крае. Важно и то, что школа не канула в лету, как многое из благих начинаний, а усердием своей основательницы пошла дальше: стала земской.

Свой скромный педагогический опыт Надежда Федоровна изложила в виде воспоминаний «Моя школа», которые были опубликованы в журнале «Семейные вечера». В фондах музея хранится одноименная рукопись (См. ПЗМ-4235 Моя школа/сочинение Н.Ф. Самсоновой. [2], 92 с. - 1889 г.). В своих воспоминаниях Н.Ф. Самсонова отмечала волнение и неуверенность, которые испытывала поначалу, описывала неподдельное восхищение «первооткрывателя», обнаружившего у своих подопечных кладезь ума и природных способностей.

Она работала вне методик, сочетая уроки грамоты с тем, что было заложено еще ее родителями – творческим развитием детей. Подбирала литературные сценки, а дети охотно давали представления: «Большая наша театральная зала, предназначенная прежним владельцем для театра, была у нас всегда закрыта, и в ней никогда не раздавались никакие музыкальные звуки. И вот ее впервые открыли для крестьянских ребятишек и в собственную их пользу!»[42]

Надежда Федоровна была наблюдательна, в «Моей школе» присутствуют не только описания уроков и обыденных событий, но и характеры ребятишек, а также заметки о крестьянской жизни и крестьянском менталитете.

Вот выдержки из ее воспоминаний:

«Многие удивляются покорности, с которой наши простолюдины переносят большие нравственные потрясения. Наблюдая за народом довольно близко, я не очень высоко ставлю их покорность. Это не есть высокая христианская добродетель <...> мне кажется, это они вместе с невежеством и в чувствах своих мало развиты <...> Откровенно говоря, я до сих пор с горестью замечала, что деньги и вино – два самых важнейших двигателя в жизни наших бектышевских крестьян. <...> Надо предположить, и в этом я уверена, что русский народ не везде в таком жалком нравственном положении и что наша местность несет грустные последствия былого, тем не менее, на нашу долю выпало грустное сознание, что много еще пройдет времени, прежде чем старое и дурное искоренится и выработается новое, хорошее, честное, христианское. Нравственные высокие наслаждения нашим крестьянам вовсе незнакомы, почти вся их жизнь – тяжелый материальный труд, не разумный, не облегченный ни благосостоянием, ни довольством, и потом грубые животные удовольствия, каковы пьянство и разгул. И где им было научиться лучшему? Человек живет привычками и примерами, то и другое укореняется вследствие учения и воспитания научного и наглядного (выделено мной – О.М.). Бедные наши бектышевские мужики ничего подобного никогда не знали и не видели»[43].

«Вообще, я часто нахожусь в затруднительном положении, проповедуя дурным то, что между мужиками здешнего села совсем не кажется предосудительным, например, можно ли без отвращения и скорби видеть, как мужик отправляет свою жену с малолетними детьми часто в мороз еле одетых и оборванных нищенствовать по чужим деревням?! Наш крестьянин при словах «Христа ради» никогда не отказывает, а нищенствующая семья, часто совсем не такая бедная, возвращается с мешками, полными хлеба. Это меня ужасно волнует, и я своим питомцам стараюсь, конечно, доказывать, что это грешно, особливо когда у иных и скидры хлеба стоят еще не тронутыми, но бедняги находятся подчас точно между двух огней. На днях Петька Саранский, один из бедных мальчиков, не явился на первый урок. «Его по миру послали», - сказал мне его товарищ <…> Погода в тот день была ужасная, ветер с холодным дождем так и бил в стекла, и у меня невольно сердце замирало с досады и жалости <…> На второй урок, после часа, вдруг Петька открывает дверь, весь пунцовый – так его ветром задуло – и говорит сквозь слезы: «Я по миру ходил», - с отчаянием в голосе; мне его еще более жаль стало, начала я его успокаивать, даже целовала, потому что не знала, как лучше утешить.

- Ничего, Петька, мой голубчик, ничего, ты тут ни в чем не виноват, - повторяла я ему весело. – Прежде всего надо слушаться отца, а вот когда вырастешь да сам будешь хозяин, так ты мои слова помни и уж своих детей, когда особливо хлеб необходимый еще есть дома, нищенствовать не посылай. Это и грешно и дурно.

Мне очень жаль было этого ребенка десяти лет, и я его грустную рожицу долго не забуду»[44].

Рассматривая тему социального неравенства с позиции своего класса, Н.Ф. Самсонова (также как потом и ее дети) не стремилась к дешевому демократизму. Для своих крестьян она, прежде всего, оставалась барыней, стоящей на порядок выше их самих. Школой она занималась более из христианских побуждений, нежели из желания действительного преображения местного крестьянства, в возможности которого она откровенно сомневалась, считая крестьян, в большинстве, невежественными и нравственно неразвитыми людьми. Но, как умный и добрый человек, пыталась помочь им. Лучшей наградой за свой труд Н.Ф. Самсонова считала чувство благодарности своих подопечных и их родителей, и искренне опасалась, что те могут рассматривать ее деяния, как нечто должное.

В 1867 году классы бектышевской школы, переданной в ведомство Земства, расположились, в бывших покоях покойной матери Е.П. Самсонова, Анны Александровны. Надежда Федоровна писала: «Я очень рада, что эта школа под названием Александровской будет у нас в доме, мне наблюдать будет легко, а добро в нашей окрестности будет огромное»[45]. Земство официально обратилось к Н.Ф. Самсоновой с просьбой принять звание попечительницы, на что она охотно согласилась.

Кроме того, чуть раньше, в конце 1866 года, в одной из комнат усадьбы был устроен кабинет мирового судьи. На эту должность избрали Евгения Петровича. «Я на старости лет <...> поступил на новую карьеру, вот уже несколько дней, что я начал свои судейские занятия, что Бог даст далее, а покуда я ими доволен и надеюсь <…> с ними справиться не хуже другого и полагаю, что польза от этих новых учреждений должна быть несомнительная»[46], - писал он в письме к сыну.

В свободное от своих занятий время Самсоновы продолжали трудиться над устройством усадьбы: «Мы с Папа главное хлопочем о красоте Бектышевского сада – просто чудо, что с ним делается <…> У Папы в услужении солдатик попался препорядочный, который просто влюбился в липовые аллеи, и из них сделал такую прелесть, что мы на них сами не наглядимся»[47].

В фондах Переславского музея-заповедника сохранилась коллекция видовых фотографий Бектышево. На одном из фото изображение не дошедшей до наших дней сельской церкви. Каменный храм в честь Введения во храм Пресвятой Богородицы был построен в XVIII веке дедом Евгения Петровича – Александром Ивановичем Самсоновым. В 1874 году к церкви был пристроен теплый придел в честь Святых апостолов Петра и Павла[48].

Святой Петр был небесным покровителем Петра Евгеньевича Самсонова. В этот день, в любом случае, даже если сам именинник был в отъезде и не мог присутствовать, в Бектышево собирались многочисленные гости. Надежда Федоровна писала: «Подходит день твоего ангела, моя душа дорогая, и мы, по обыкновению, готовимся праздновать этот дорогой для нас день, который с самого твоего детства всегда празднуется гораздо более всех прочих торжественных дней»[49]. Традиция особого празднования именин сохранялась вплоть до самой смерти Петра Евгеньевича.

В 1880-е годы, когда дела в имении пошли на лад, Самсоновы стали перебираться на зиму в Москву. Для Надежды Федоровны было за счастье пожить рядом с братьями Федором и Леонидом.

Семейные вечера проходили в милой сердцу обстановке. Вот, что писал Евгений Петрович сыну: «Мы устроились окончательно и прекрасно на нашей квартире <...> поблизости с Леонидом Федоровичем, мы всякий день видимся, и вы можете себе представить, что предмет музыки у нас не на втором плане; все поем, играем и толкуем»[50].

А вот слова самой Надежды Федоровны: «В субботу <...> поехали обедать к Федору Федоровичу <...> У Федора были и Азанчевский, и Леонид, и они так порядочно играли, что слезы не осушали моих глаз – невольно я перехожу в давно прошедшее, которое такими яркими красками представляется моему воображению»[51].

Не трудно догадаться, что здесь имелось в виду: воспоминания о детстве, юности, молодых годах, проведенных в родительском доме в кругу многочисленных братьев и сестер.

В своем рассказе о матери Надежда Федоровна образно описала состояние львовского семейства после смерти Елизаветы Николаевны: «ударил гром, и распалась вся наша семья. Мы разъехались в разные стороны и мало-помалу когда-то счастливая, дружная полная жизни семья Львовых стала умаляться, и, наконец, обнажилось окончательно дорогое родовое наше деревцо»[52].

К матери Надежда Федоровна питала самые теплые чувства. Родительский пример считала образцом собственного поведения: «Благодаря покойному другу Мамаше, я выучилась ничего не требовать, ни на кого не сетовать и принимать все как не от людей приходящее, а по воле Божьей»[53]. Во время болезни Елизаветы Николаевны, приведшей к смерти, Надежда Федоровна неотступно находилась при ней, забросив все свои бектышевские дела. В это время семья пережила еще одну трагедию – неожиданную и скоропостижную смерть сестры Дарьи Федоровны[54].

Последующее общение между братьями и сестрами в основном сводилось к переписке и крайне редким визитам в гости. В письмах Н.Ф. Самсоновой наиболее часто упоминались семьи сестры Марии Ростовской, Фуллон, братьев Алексея, Леонида и Федора Львовых.

Племянница Елизавета Леонидовна Верещагина писала Надежде Федоровне: «Вы для меня все больше и больше олицетворяете бабушку, так что с тем чувством, которое я всегда имела к Вам, смешано то чувство к ней, которое никогда не перестанет жить во мне»[55].

В московский период своей жизни Надежда Федоровна обновляла архив нотных записей. В письмах она с радостью отмечала интерес окружающих к ее собственным произведениям: «Мы редко приятно живем для стариков – на днях Леонид Федорович привез вечером Эманюеля, приехала Надя[56] милочка (Неведомская – О.М.) с дочкой, и уж отличилась же Надя, распевая мои романсы. Истинно необыкновенно хорошо пела и Англичанин <...>, сам премилый какой музыкант, до того вошел в восторг от «Колокольчика», что четыре раза просил Надю его петь <...> Одним слово мне было большое наслаждение. «Путаницу» он находит прекрасной и на днях опять придет, чтобы серьезно пройти все нумера один за другим <...> Кроме него, был у меня и Бюхнер с которым мы проходили те романсы, что хочу печатать, этот старикашка тоже очень доволен и мелодиями, и хорошеньким акомпаниментом, а когда услышал «Милая Матушка», то говорит: «Все у нее написано очень талантливо, а это по простоте гениально». Вот вам какова я»[57].

Рукопись оперетты «Путаница» храниться в Переславском музее-заповеднике (См. ПЗМ-19818 Путаница: Оперетта/либретто с французского (автор не установлен); музыка Н. Самсоновой. [2], 1-36, 38-146, [1] с. – М., 1881 г.). Романс «Милая матушка» присутствует в рукописном сборнике «Романсы и дуэты» (См. ПЗМ-19823 Романсы и дуэты. [2], 1-52, 57-60, 65-92, [2] с.– М., 1885-1887 гг.). Также в фондах музея храниться печатное издание романса «Пробуждение» на слова А.С. Пушкина. Автором музыки является Н.Б. Эмануель. На титульном листе данного произведения – посвящение Н.Ф. Самсоновой. (См. ПЗМ-19971 Пробуждение: Романс/слова А.С. Пушкина; музыка Н.Б. Эмануель. 5, [1] с. – М., 1882 г.).

Народная обрядовая сторона русской жизни нашла отражение в творчестве Н.Ф. Самсоновой. Среди нотных записей, хранящихся в музее, можно отметить сцену для домашнего спектакля – «Гаданье молодым девушкам» (См. ПЗМ-19821 Романсы, трио, квинтет, женский хор, дуэт. 41 л., 1887-1889 гг.). На заглавном листе рукописи – посвящение Дарье Алексеевне Львовой[58] и запись автора: «Было чудесно исполнено Паней Ваксель[59] и Лизой Верещагиной[60], когда им было 15-ть и 16 лет, у нас на любительском спектакле – просто произвели фурор! Костюмы были малороссийские»[61].

В 1880-е годы Н.Ф. Самсонова работала над произведением «Алый цветочек: волшебной опереттой по сказке С.Т. Аксакова» (См. ПЗМ-19827 Алый цветочек: Оперетта по сказке Аксакова/либретто Н.Ф. Самсоновой, музыка Н.Ф. Самсоновой. - М., 1884 г.). Опереттой заинтересовался известный московский антрепренер Лентовский. В музее хранятся четыре варианта либретто (См. ПЗМ-19934/1 Мои либретто: Волшебная оперетта по сказке С.Т. Аксакова [Алый цветочек]. [2], 62, [2] с. - Москва, 1884 г.; ПЗМ-19934/2 Мои либретто: Алый цветочек. 56 с.; ПЗМ-19934/3 Мои либретто: Аленький цветочек: Оперетта-феерия по сказке г-на Аксакова. 28 л.; ПЗМ-19934/4 Мои либретто: Молодцы-русские купцы. 60 с.). Надежда Федоровна переделывала произведение согласно пожеланиям Лентовского, однако постановка оперетты, очевидно, так и не состоялась.

В фондах музея также хранится ряд опубликованных романсов. Отдельно напечатанные романсы – «Там на Востоке», «Не шуми, ты рожь» (См. ПЗМ-19970 6 романсов с аккомпанементом фортепиано: Там на Востоке/музыка Н.Ф. Самсоновой. 5, [1] с. - Москва: Издание А. Гутхейль, 1880 г.; ПЗМ-20020 Романсы, дуэты и трио: Не шуми, ты рожь. Дуэт/ музыка Н.Ф. Самсоновой. 5, [1] с. - Москва: Издание Юргенсона, 1888 г.).

Печатный сборник «6 трио и 6 дуэтов для женских голосов» включает романсы Н.Ф. Самсоновой «Зашумела, разыгралась», «Зажглась заря», «Лети, облачко, мимолетно», «Я долго стоял неподвижно», «Волны катятся одна за другой», «Лодка море рассекает» (См. ПЗМ-20019 6 трио и 6 дуэтов для женских голосов. 2-я серия/музыка Н.Ф. Самсоновой. 25, [1] с. - Москва: Издание Юргенсона, 1885 г.).

Романсы «Есть речи», «Как по вольной волюшке», «Любить друг друга не велят» датируются 1896 годом, т.е. напечатаны после смерти автора (См. ПЗМ-20021 Романсы, дуэты и трио: Есть речи/ музыка Н.Ф. Самсоновой. 5, [1] с. - Москва: Издание Юргенсона, 1896 г.; ПЗМ-20022 Романсы, дуэты и трио: Как по вольной волюшке/музыка Н.Ф. Самсоновой. 5, [1] с. - Москва: Издание Юргенсона, 1896 г.; ПЗМ-20023 Романсы, дуэты и трио: Любить друг друга не велят/ музыка Н.Ф. Самсоновой. 5, [1] с. - Москва: Издание Юргенсона, 1896 г.).

В этот же период (1880-е годы) Надежда Федоровна увлеклась росписью по фарфору, но, являясь человеком, привычным делать все очень хорошо, сомневалась в своих силах.

«Мне кажется, вы сами не цените то, что делаете, милая Мама! Тарелочка с вазочкой сделались моей личной собственностью и уже теперь мне их каждый день подают к кофею <...> На вазочке четыре кусочка сахара, на тарелочке кусок кулича; и вы не поверите, с каким удовольствием я рассматриваю каждый день все на них нарисованное столь знакомой и дорогой для меня рукой <...> Рисуйте, рисуйте, милая Мама <...> и будет у вас все выходить отлично»[62] - писала ей дочь.

«Ты ведь с золотыми руками, это давно известно, – да и за вкусом нечего ходить, искать. Так, что и рисунок, и тон вышли отлично, я не знаю, чем ты недовольна»[63], - вторил племяннице Федор Федорович Львов.

А вот Евгений Петрович описал ситуацию с присущим ему чувством юмора: «Ну, я вам скажу, если вы там, в Париже (письмо адресовано сыну и невестке заграницу – О.М.), погрузились в какие-то таланты, то и мы здесь немало стряпаем: у нас такая идет фарфоровая лихорадка, что просто беда! И Мама, и Лиза (Верещагина – О.М.) не поднимая головы, все малюют! Все что фарфоровое или даже опаковое попадается нам в руки, подвергается особенному тщательному рассмотрению, не всегда даже выходит благопристойно»[64].

Еще одним увлечением, а вернее огромным желанием, Надежды Федоровны была идея собрать в одном месте (в Бектышево) портреты (фотографические копии) членов своего огромного львовского семейства[65].

Генетическая память рода - одна из составляющих духовной жизни дворянского сословия и побудитель собирания в собственном доме всего, что давало повод гордиться своим семейством, не забывать о заслугах его членов перед Отечеством, да и просто не чувствовать себя одиноким.

Надежда Федоровна собирала фотопортреты своих ближних и дальних родственников, хороших знакомых. В качестве помощника в этом деле, вероятно, более всего поработал Федор Федорович. В его письмах встречаются упоминания лиц, с портретов которых, снимались копии.

Так, в 1894 году он писал: «Теперь осталось сделать копии с портретов Надежды Ильиничны (Березиной – Л.К.) и Алексея Васильевича (Семенова – Л.К.). Первый я уже заказал, а второй обещала мне Надя (Неведомская –Л.К.)»[66].

Действительно в фотографической коллекции музея имеется фотокопия портрета Н.И. Березиной-Львовой, первой жены Федора Петровича Львова. Она оформлена в овальную рамку с петелькой, значит, висела на стене. Рядом, очевидно, помещалась фотокопия портрета матери Н.Ф. Самсоновой – Е.Н. Львовой. К сожалению, качество изображений не очень хорошее.

Часть фотографий предназначалась для формирования альбомов и заказывалась без картона. К примеру, в том же письме Ф.Ф. Львов писал: «Насчет вторых экземпляров, без картона, я скажу фотографу, надеюсь, что он сделает»[67]. В письмах появляется и имя фотографа, который помогал Федору Федоровичу. Это некий Барков – фотограф и учитель Строгановского училища.

Федор Федорович, также, презентовал сестре собственное изображение – бюст работы В.С. Бровского (ПЗМ-796). По этому поводу он писал: «Очень я рад друг мой дорогой, что тебе мой портрет понравился <...> Он немного колоссален, но все же талантливо исполнен»[68]. В другом письме: «Я очень рад, что бюст мой всем нравится, а что меня изобразил Бровский старее, так тут нет беды, скоро я догоню сходство, ведь дело идет не к тому, чтобы молодеть»[69].

Дело происходило в 1892 году. Надежда Федоровна уже год как была вдовой. Чтобы поддержать мать, Петр Евгеньевич Самсонов вместе с женой переехал жить в Бектышево. Началась новая эпоха в истории усадьбы.

Петр Евгеньевич Самсонов – наследник и единственный мужской представитель рода, был женат на дочери генерала Викентия Михайловича Козловского[70]. Козловские были соседями Самсоновых по имению. Надежда Федоровна всегда лестно отзывалась о семье героя Кавказской войны и была не прочь, чтобы сын женился на его дочери или одной из племянниц.

Брак между Петром Самсоновым и Натальей Козловской был заключен 24 октября 1869 года (по старому стилю). В ноябре 1870 года у них родилась дочь Анна[71]. Очевидно, этот ребенок, умерший в младенчестве, был единственным, больше детей в семье не имелось.

После свадьбы молодые Самсоновы рассматривали вариант возращения Петра на Кавказ (уже вместе с женой), но затем отказались от этой идеи и решили осесть в деревне. До 1891 года жили в местечке Талино близ родительского имения. В фотографической коллекции музея сохранилось несколько изображений с интерьерами талинского дома.

В Талино усилиями Самсоновых была открыта одна из первых уездных больниц.

В Бектышево Самсоновы перебрались, очевидно, сразу после смерти отца Евгения Петровича. На новом месте Наталья Викентьевна заново занялась обустройством сада, много внимания уделяла устройству оранжереи. Она была столь заядлым цветоводом, что большая часть ее дневниковых записей[72] посвящалась цветам.

Кроме того, Наталья Викентьевна проявила себя на литературном поприще. В музее хранятся рукописи, авторство которых ранее ошибочно приписывалось Надежде Федоровне Самсоновой – «Путешествие по Волге и Каме в Верхнеуральск» (См. ПЗМ-4236 Воспоминание путешествия по Волге и Каме в Верхнеуральск/сочинение [Н.В. Самсоновой]. 12 л., 1880 г.) и «Поездка на Урал» (См. ПЗМ-4239 Поездка на Урал]/ сочинение [Н.В. Самсоновой]. 146 с., Последняя треть XIX в.), тетрадь с разными выписками, в том числе «Описанием поездки заграницу» (См. ПЗМ-4238 Разные выписки. - [Описание поездки заграницу]/Н.В. Самсоновой. - Серко. - [История крушения голландского корабля]. - [Детская пьеса: без названия]. - [Пьеса: без названия]. 92 л. 1870-е гг.). Автором данных произведений является Наталья Самсонова[73]. У повести «Соловейко» (См. ПЗМ-4237/1-2Соловейко: Повесть для юношества) авторство Н.В. Самсоновой предположительно.

«Путешествие по Волге и Каме в Верхнеуральск» и «Путешествие на Урал» являются описаниями реальной поездки Самсоновых в уральские края, где Петр Евгеньевич арендовал земли для добычи золота. В описываемый период (1880 год) им решался вопрос о передаче права добычи золота французскому обществу золотопромышленников.

В поездке Самсоновых сопровождала младшая сестра Натальи – Ольга Викентьевна Козловская. Эта женщина имеет не меньшее отношение к Бектышево, нежели его настоящие владельцы. Личная жизнь ее осталась неустроенной, и она жила в семье сестры на правах незамужней родственницы. Но тысячу раз будет неправ тот, кто представит Козловскую в образе недовольной старой девы. Ольга Викентьевна была жизнерадостной и деятельной дамой, всегда готовой броситься на помощь по первому зову. Ее обожали все: и родня, и знакомые. Неслучайно одно из писем Евгения Петровича заканчивается простой, но емкой фразой: «дружеский поклон хорошему человеку: Ольге Викентьевне»[74].

Именно сестре своей невестки Надежда Федоровна Самсонова передала попечительство над бектышевской школой, и в этом звании Ольга Викентьевна достойно трудилась вплоть до 1911 года[75]. Кроме того, именно Ольга помогала Н.Ф. Самсоновой в оформлении семейных альбомов: в ряде случаев подписи к фотографиям выполнены ее рукой. Возможно, она и сама увлекалась фотографированием. Наряду с бытовыми предметами из имения поступили редкие образцы фототехники.

Гостями Бектышево в этот период были Федор Федорович Львов, кузина Петра Евгеньевича – Елизавета Леонидовна Верещагина с сыном Леонидом, престарелый дядя Гавриил Петрович Самсонов[76] с женой Александрой Алексеевной[77] и племянницей Елизаветой Петровной Золотницкой[78], владельцы соседнего села Симы – князь и княгиня Голицыны.

Князь Александр Борисович Голицын служил в лейб-гвардии гусарском полку, принимал участие в русско-турецкой войне 1877-1878 годов. После увольнения в отставку был определен корреспондентом Главного управления коннозаводства по Владимирской губернии. Его жена Софья Александровна, урожденная Вяземская, занималась благотворительностью.

В Бектышево, кстати, располагался конный завод и, судя по сохранившемуся фото, в имении проводились конные ярмарки.

После смерти Надежды Федоровны, последовавшей в 1895 году, Самсоновы все чаще стали покидать Бектышево. В зимний период жили то в Москве в доме О.В. Козловской на Поварской улице, то в Новороссийске. Всю свою нерастраченную родительскую любовь Петр Евгеньевич и Наталья Викентьевна отдали племяннику, сыну сестры Елизаветы, Евгению Николаевичу Волкову, которому суждено было стать последним владельцем имения Бектышево.

Евгений Николаевич Волков родился в 1864 году в Пскове. Крестили его заочно прабабка Елизавета Николаевна Львова (как писала Надежда Федоровна «этот ребенок первый ее правнук»[79]) и дед Евгений Петрович Самсонов. Во второй паре стояли бабушка Надежда Федоровна Самсонова и сводный брат Степан Николаевич Волков.

С самого рождения Евгений отличался весьма привлекательной внешностью, что поневоле делало его объектом внимания окружающих. А уж для родной матери он по истине был предметом всепоглощающего обожания. В своих письмах к родителям Лиза могла бесчисленное количество раз описывать достоинства родного дитяти.

Его отец, Николай Степанович Волков, к моменту своего знакомства с Елизаветой Самсоновой был вдовцом и от первого брака имел троих сыновей: Степана, Александра и Константина.

Краткую историю семьи Волковых можно найти в воспоминаниях правнука Николая Степановича – Николая Владимировича Волкова-Муромцева: «Мой пра-пра-прадед Николай Степанович Волков был женат на Грибоедовой. Прапрадед Степан Николаевич Волков был женат на Муромцевой. Его сын Николай Степанович (отец Евгения – О.М.) женился на Наталии Дмитриевой-Мамоновой. Николай Степанович начал свою карьеру в лейб-гусарском полку, служил под Паскевичем в Польше и кажется на Кавказе. Он отличился и был произведен в генерал-майоры, когда ему было 32 года. В 1835 году он был назначен Пензенским губернатором и в 1846 году Наместником Польским.

Его такт и шарм угомонили поляков. Говорят, что его жена была тоже очень популярна. Он оставался в Польше до 1862 года, когда его жена заболела, подал в отставку и уехал к себе в Псковское имение Сычево. За 16 лет в Польше он совершенно разорился. Расходы были колоссальные, а государственное пособие маленькое. <…> В Псковской губернии прадед был избран губернским Предводителем. Жена его умерла в 1865 году. У него было три сына, средний из которых - мой дед, Александр. <…>

Мой дед <…> влюбился в девицу Самсонову, единственную дочь очень богатого черниговского[80] помещика. Он повез ее на бал в Дворянское собрание во Пскове, и она тут же влюбилась в его отца. Они женились и, несмотря на то, что прадеду было тогда 64 года, а ей 18, были очень счастливы. Она родила ему сына Евгения»[81].

Брак Лизы действительно оказался счастливым. Многочисленные письма к родителям и брату, всегда обстоятельные и веселые, дают представление об этой женщине - обаятельной, жизнерадостной и неугомонной. Николай Степанович полностью соответствовал ее характеру и темпераменту, несмотря на возраст.

Елизавета восторженно писала брату: «Ах, милый Петя, это что за золотой человек, какое сердце, какой ум! Оно, знаешь, смешно, когда после года и двух месяцев свадьбы начинаешь или лучше сказать продолжаешь распространяться на счет качеств своего мужа! Но я просто без ума люблю, и не могу не считать себя необыкновенно счастливой! Это для меня удивительно, что человек его лет мог сохранить всю пылкость юноши и горячее сердце совсем молодого человека»[82].

В Пскове Елизавета близко сошлась с губернаторской четой Пален, графиня на всю жизнь осталась ее подругой. Кроме того, в Псковской губернии проживали родственники по линии Львовых: Федор Федорович[83] и Владимир Федорович[84] Львовы, Елизавета Владимировна Назимова, в доме которой часто гостила ее родная сестра и кузина Елизаветы – Александра Владимировна Кожевникова.

Зиму Волковы жили в Пскове, а летом выезжали в деревню, путешествуя то в Елизаветино, то в Гуслищи.

Гуслищи – родовое имение Волкова. Елизаветино принадлежало Надежде Федоровне Самсоновой и Федору Федоровичу Львову. Материнская часть досталась Лизе в приданое, а часть, принадлежавшая дяде, была выкуплена Н.С. Волковым. Таким образом, Елизаветино поступило в полное распоряжение Лизы, и она всерьез намеревалась там обустроиться.

Николай Степанович был не против, но в глубине души, очевидно, противился возможности осесть в деревне. Он предпочитал жить за границей, куда Волковы в течение своей совместной жизни выезжали неоднократно. Даже Надежда Федоровна, искренне уважавшая зятя, писала о нем так: «<…> он отличный человек <…> меня только ужасно сердит его страсть к заграничной жизни»[85].

Лиза, живя с мужем во Франции, брала уроки живописи[86]. В России тоже рисовала и даже практиковала иконопись. В частности в позднем своем письме к матери (1893 год) она сообщала, что будет писать образ Святого Александра Невского для церкви в Массандре[87].

Николай Степанович Волков умер на чужбине (в Берлине)[88] в конце 1869 года. Лизы рядом не было. Очевидно, причина ее отсутствия крылась в необходимости присутствовать на свадьбе любимого брата Петра.

После смерти мужа Елизавета Евгеньевна продолжала жить в Псковской губернии, в Елизаветино. Семейная трагедия сильно подорвала ее душевные силы, и родные всерьез беспокоились за здоровье молодой женщины. Однако со временем природный оптимизм Лизы взял верх, что, очевидно, и привлекло к ней внимание закоренелого холостяка Николая Александровича Ваганова. Он стал ее вторым мужем.

Николай Александрович отличился на поприще земской службы. Был организатором одного из первых в России пожарных обществ[89]. Служил чиновником особых поручений при Министре Императорского двора и уделов.

Вот как Елизавета описывала свой первый визит с мужем к его начальнику и другу Каханову: «Каханов, большой друг моего мужа и очень важное лицо: он Статс-секретарь Комитета Министров и умнейший человек <...> Вот мы сидим с визитом, а я вижу, что она (жена Каханова – О.М.) <...> с мужа моего глаз не сводит. Наконец-то она долго крепилась да вдруг как рассмеется самым откровенным и чистосердечным образом, покраснела до ушей и начала извиняться, говоря, что не может до сих пор представить себе мужа моего женатым <...> После этого сознания, мы сразу сошлись как старые знакомые, и все вместе долго смеялись. Муж по своему им разъяснил, как он доволен, что женился, и что все вышло совсем не так, как он прежде думал, и что, по его мнению, жениться даже очень хорошо!»[90]

В конце 1880-х годов (точная дата не известна) у Вагановых родился сын Александр.

Старший сын, Евгений, первоначально был определен в гимназию. Елизавета очень хотела, в будущем, видеть сына студентом университета, но учеба не задалась, и тогда Николай Александрович Ваганов предложил перевести пасынка в военное училище, что и было исполнено.

Елизавета Евгеньевна писала в письме к родителям: «<...> Женюша в мундире Кавалерийского училища! Ежели бы вы видели, дорогие мои, что это за огромный солдатишка! Его обрили под гребенку и в новом костюме он положительно не узнаваем. Когда он вошел ко мне в комнату и со счастьем и гордостью сделал мне фронт, мне как-то сделалось грустно, и я чуть не заплакала. Прощай мой Женюша, маленький дитя, которого я так недавно еще, кажется, держала на руках и на коленях! Передо мной стоял уже взрослый юноша, вполне сознающий начало своей самостоятельной жизни. Дисциплина, мундир, товарищество – вот что занимает его в высшей степени теперь и к счастью, не только не отвлекает его от занятий, но напротив, он весьма добросовестно учиться и по всем вероятиям пойдет хорошо»[91].

Семья Вагановых теперь жила не в Пскове, а в Царском селе. Летом Елизавета переезжала в Елизаветино, где ожидала в гости мужа и сына.

В письме к родителям от 21 июля 1889 года она писала: «Пишу вам накануне ожидаемого приезда Жени, который отпросился домой на три дня и завтра утром приедет как раз к кофею. Гость небольшой, но очень дорогой, а потому убивается лучший теленок, на кухне пекут Женин любимый громадный крендель, словом видно особое движение повсюду. Даже садовник, мне кажется, как-то особенно чисто сегодня вечером выметает дорожки»[92].

После окончания Николаевского кавалерийского училища Евгений был выпущен в лейб-гвардии Гусарский полк, где впоследствии имел честь познакомиться с наследником престола. Как известно, цесаревич Николай Александрович, будущий император Николай II, в рамках программы своего военного образования проходил летние лагерные сборы. В гусарском полку он провел два сезона. Елизавета Евгеньевна писала, что по окончании своей службы он презентовал Евгению подарок – золотой портсигар с факсимиле: «Евгению Николаевичу Волкову от эскадронного командира Николая»[93].

В письмах к родителям Елизавета Евгеньевна восторженно описывала службу сына: «Эти дни он (Евгений – О.М.) со своим эскадроном в Петербурге, где делают разные репетиции, между прочим, и он, в Зимнем Дворце, репетирует приемы почетного караула <...> Наследник продолжает быть крайне любезным и милым со всеми, и все решительно от него в полном удовольствии. На днях Женя с прочими двумя офицерами его эскадрона опять у него обедали и после обеда играли партии в бильярд. Не привыкшему уху странно слышать, когда в разговоре Наследник говорит о своем Папаше и Мамаше и Дяде, Греческом короле, как бы говорил о своих родителях простой смертный, а говорит он об них также просто и с такой же привязанностью как самый нежный сын <...> Дай Бог ему счастья!»[94].

Очевидно, по характеру Евгений был мягким неконфликтным человеком, и этим привлек внимание цесаревича. Во время одной из конных прогулок Николай пригласил молодого офицера сопровождать его во время путешествия на Восток[95]. В 1890 году Евгений Волков в составе свиты Его императорского высочества отбыл в Грецию, затем в Египет, Индию, Китай и Японию. Обратный путь экспедиции лежал через Сибирь. В путешествии Евгений исполнял должность гофмаршала[96]. По прибытии домой он снова заступил на службу в полк в 1-ый эскадрон.

В 1892 году к великому удовольствию родни Евгений Николаевич Волков женился. Его избранницей стала Вера Александровна Свечина. Наталья Викентьевна Самсонова записала по этому поводу в дневнике: «17 Марта получили депешу от Жени Волкова, извещая о его помолвке с В. Свечиной, вполне счастлив и доволен. Слава Богу, и дай ему всего хорошего и счастливого; Maman (Н.Ф. Самсонова – О.М.) себя от радости не помнит, поздоровела и помолодела. А мне с Петей придется ехать в Петербург на свадьбу в Апреле»[97].

Елизавета Евгеньевна в своем письме к матери лестно отзывалась о невестке: «Вера замечательно милая женщина. Это истинно Бог послал Жене такую жену за то, что сам он такой хороший малый. Она его очень ценит и любит его безгранично <...> С обеих сторон есть и ум, и сердце, и много высоких качеств»[98].

Конечно, мнение матери субъективно, но и его нельзя считать безосновательным. Елизавета всю свою жизнь посвятила воспитанию сыновей, и желала видеть их достойными людьми. Никогда не закрывала глаза, если, что-то в их нравственном развитии шло не так. Вот, что она писала о Евгении, когда он был еще ребенком: «Он мальчик очень добрый, но я хотела бы в нем видеть больше увлечения в желании помочь окружающему нас горю и страданиям ближних, а он немного равнодушен и расчетлив»[99].

Сама Елизавета Евгеньевна была очень деятельной женщиной, пыталась найти свое место в общественно значимой и полезной работе, направленной на искоренение или хотя бы улучшение социальных недостатков. В молодости Ваганова входила в состав Тюремного дамского комитета и осуществляла опеку над малолетними преступниками[100]. Участвовала в Московском всероссийском съезде «по тюремным делам», так называла это мероприятие ее мать, Надежда Федоровна, в письме к сыну.

Лиза была единственной женщиной среди тридцати представителей, съехавшихся со всех уголков России и уже это, по тем временам, являлось из ряда выходящим событием. Она представляла Санкт-Петербург и выступала с докладом о введении в России института патронатства над вышедшими из тюрем[101].

Елизавета Евгеньевна умела наблюдать и оценивать ситуацию. Например, когда среди крестьян массовым явлением стала отправка сыновей на заработки в город, Е.Е. Ваганова написала две статьи с историями из жизни малолетних преступников для «Сельского вестника».

«<…> написала эти статьи с целью отвратить крестьян от столь легкого направления детей в столицу в ученье или в трактир, где они гибнут сотнями»[102], - писала она в письме к брату. Ей и самой приходилось принимать участие в устройстве судьбы какого-нибудь мальчишки.

В конце столетия Елизавета Евгеньевна Ваганова в своем имении Елизаветино основала Майский Союз – первый в России. Официальная цель Союза – это предотвращение жестокого обращения с животными и растениями. На деле же, Елизавета Евгеньевна, также как и ее мать, пыталась увлечь простых ребятишек, внести в их жизнь интерес и знания. Численность Союза достигала 400 человек. Е.Е. Ваганова делала для них значки, покупала семена, желая обучить ребятишек основам правильного огородничества[103].

Один раз в год для союзников устраивался праздник. В Елизаветино собиралось многолюдное общество. Священник служил молебен, по окончании которого дети шествовали за накрытые для них столы, обедали, а затем начинались игры. Вот описание Е.Е. Вагановой праздника, произошедшего в 1900 году: «Членов больше 400 человек (415) и всех надо было накормить и наделить гостинцами. Володя Назимов сделал несколько снимков <…> Потом все направились обедать, усевшись за столы, накрытые вдоль длинного нашего амбара. Ели дети на славу. Они поглотили 9 пудов хлеба, 24 ведра супа со снетками, картофелем, крупой и пр., и 4 котла громадных каши. Мешки с гостинцами были в виде украшения повешены вдоль карниза амбара и после обеда розданы всем членам. Выпито было после обеда две бочки воды <…> Украшенные зеленью и флагами качели работали без перерыва. Скакали в мешках большие мальчики, маленькие с повязанными глазами разбивали палками цветные бумажные шары с призами, словом одно следовало за другим, и было до крайности весело всем»[104].

Однако, не взирая на безобидность союзнических мероприятий, псковской помещице пришлось столкнуться с неприятием собственных начинаний. Устав Майского Союза упорно не желали принимать. Елизавета разгневанно писала в письме к брату: «Против нашего Устава в Министерстве Народного просвещения целый поход, против которого мне еще немало придется побороться. А между тем, в 5 губерниях в России устроились Майские Союзы, уже давно действуют (мне присылают отчеты) и умоляют прислать скорее Устав, без него делается затруднительно действовать. А потом упрекают нас, что мы в России живем, ничего не делаем, только в карты играем и скучаем всюду. Есть ли возможность у нас, что-либо делать»[105].

В 1903 году Елизавета Евгеньевна написала графу Адлербергу официальную просьбу о ходатайстве перед Министром Внутренних дел об изменении названия «Майский Союз» на «Елизаветинский детский союз «Ласточка»[106].

Со временем Елизавета, сродни своей матери, пришла к пониманию деревенского хозяйства, стала расчетливо вести елизаветинские дела. Большую помощь ей оказывал муж. Елизавету огорчало лишь то, что из-за службы он не мог уделять сельскому хозяйству достаточного внимания, а это дело Н.А. Ваганов по-настоящему любил и понимал.

Большая часть внимания Елизаветы Евгеньевны принадлежала младшему сыну Александру. Мальчик оказался очень болезненным, и мать часто выезжала с ним за границу и в Крым, проводя вдали от семьи целые сезоны. Саша мужественно переносил свою болезнь и оставался очень открытым и жизнерадостным ребенком.

Лиза с радостью обнаружила в сыновьях любовь к музыке – признак львовской породы. В частности она писала о Евгении: «Женька, положительно, от музыки начинает таять! Он приходит в телячий восторг от каждой красивой музыкальной фразы и это меня радует несказанно»[107].

Саша пошел еще дальше. Своей увлеченностью и исполнительскими попытками он заставил мать задуматься о музыкальном образовании сына, а отца забеспокоиться (Н.А. Ваганов отличался страстью к точным наукам и музыку считал баловством).

Лиза писала матери из Италии, где Вагановы проводили зиму 1894 года: «Ужас какой, ваш внук стал певец, дорогая Бабушка! Выучился он всяким италианским песням и, заразившись трубадурством местного населения, поет целые вечера <...> Angele (слуга Вагановых – О.М.) смотрит на него с умилением и уверяет, что из него выйдет великолепный музыкант, а Николай Александрович с опасением смотрит на его трубадурские задатки»[108].

Когда Саше пришла пора получать домашнее образование, Елизавета Евгеньевна пригласила студента, а тот оказался музыкантом: «Студент нам попался порядочный; к тому же музыкант, сам играет на мандолине и Сашу учит играть на балалайке, которую Саше подарил Женя. Нынче балалайка модный инструмент <…> С балалайки мы со временем перейдем на скрипку, так как у Саши оказывается очень хорошие музыкальные способности и слух. Это для меня сюрприз»[109].

Елизавета стремилась создать все условия для развития мальчика, разрешила приглашать товарищей и, вскоре, в доме Вагановых образовался хор с оркестром. Чтобы не запускать дело в самодеятельное русло, Елизавета Евгеньевна наняла учителя, который приходил заниматься с ребятами каждое воскресенье[110].

1893 год Елизавета и Саша Вагановы проводили в Крыму. Там она получила депешу из Петербурга с сообщением о рождении у Волковых сына Николая. Елизавета тотчас написала восторженное письмо матери Надежде Федоровне: «Вы не можете себе представить, дорогая моя Мама, какое необыкновенное чувство радости ощутила при получении известия о счастливом появлении на свет моего внука! Это что-то такое необыкновенное, которое, впрочем, и вы, вероятно, испытали, когда родился Женя. Я весь день была какая-то шалая и от чего, в сущности, сама не знаю, так как событие это ожидаемо и ничего необыкновенного не представляет. Мне как-то из головы не выходило, что у моего сына родился сын <...> Ну, дорогая Прабабушка, мы с вами заслужили теперь по новому титулу, которым можем гордиться»[111].

Наталья Викентьевна Самсонова также отметила в своем дневнике два важных события, произошедших один за другим в семье близких друзей и в семье родственников: «17 [Февраля 1893 года]: Ура! У Голицыных <...> девочка родилась - Екатерина»[112]. Далее: «27 [Февраля (?) 1893 года]: родился сын у Евгения, собираемся ехать в Петербург»[113]. Наталья Викентьевна даже не подозревала, чтоспустя годы, младенцы вырастут, соединят свои судьбы и породнят два дружественных семейства.

Все эти годы Евгений Николаевич Волков, очевидно, продолжал служить в полку, достаточно быстро продвигаясь по карьерной лестнице. В 1897 году он получил назначение временного командира полка и один из знакомых писал ему: «Поздравляю тебя с командованием полка, это весьма лестно в наши годы: командовать гвардейским полком, хотя бы и временно»[114].

В 1900 году семья Волковых перебралась на юг. Евгений исполнял должность вице-губернатора самой маленькой российской губернии – Черноморской. С 1901 года стал губернатором[115]. В эти годы в Новороссийске рядом с ним жили тетя и дядя Самсоновы. Петр Евгеньевич передал управление Бектышево управляющему, и тот каждый месяц отправлял на юг подробный отчет о делах в имении. Рядом с семьей находилась Ольга Викентьевна Козловская.

Революционный 1905 год стал неудачным для Е.Н. Волкова. Едва заступив на должность московского градоначальника, он был снят с нее из-за убийства Великого князя Сергея Александровича и отправлен губернатором в Крым, где разгоревшееся восстание на броненосце «Потемкин» окончательно подорвало его душевные силы. В конце года Волков сам, очевидно, подал прошение об отставке, которое было удовлетворено. Волковы вернулись в Петербург, где Евгений Николаевич начал новую службу при Министерстве императорского двора.

В 1907 году один за другим скончались Петр Евгеньевич и Наталья Викентьевна Самсоновы. Родственники погребли их в Бектышево. Евгений Николаевич Волков стал новым владельцем имения. Согласно сложившейся традиции забота о делах в усадьбе перешла в женские руки. Заправлять хозяйством стала его супруга Вера Александровна.

«Счастлив, что ты так сердечно связалась с Бектышевым. Это всегда была моя мечта! Так рад, что Тетенька (Ольга Викентьевна – О.М.) и ты так дружно и удачно работаете столь блестящим результатом»[116], - писал ей сын Николай.

Николай Волков, последний баловень семьи Самсоновых, оказался дельным и думающим молодым человеком. Его письма, даже те, что были написаны в юном возрасте, поражают своей логикой и рассудительностью.

В лице Николая сбылась мечта его бабушки Елизаветы видеть своих чад студентами. Николай обучался в университете Лейпцига. Увлекался историей, искусством, театром и, конечно же, музыкой. Анализу достоинств и недостатков оперных постановок, увиденных им в Германии, посвящена немалая толика его писем родителям.

Николай искренне любил Бектышево. В его привязанности ощущалась даже некоторая доля гипертрофированности, очевидно, вызванной ощущением глубокой мистической взаимосвязи с родовым гнездом.

Николай писал: «<…> мы с Папа ежедневно говорим, что насколько Бектышево нам близко и дорого, и потому, что мы там жили с получадного возраста, и потому, что там жили и погребены самые дорогие для меня люди. <…> Ведь это наше родное дорогое гнездо, которое и Папа, и я всегда будем поддерживать до последней минуты»[117].

Он трепетно относился к памяти Петра Евгеньевича и Натальи Викентьевны Самсоновых, потому что провел рядом с ними свои детские годы, и они, в некоторой степени, заменили ему деда и бабушку. Ольга Викентьевна, также, оставалась для него родным человеком. То, что он не всегда считал возможным поведать родителям, доверялось ей совершенно откровенно. Так было, когда Николай влюбился в Катю Голицыну. В письмах к Козловской он строил планы на будущее и восхищался своей избранницей[118].

Николай и Катя поженились очень рано: обеим было по 20 лет. В 1914 году у них родился сын Евгений. Старшие Волковы, хоть и противились столь раннему браку, с радостью приняли невестку, тем более что она принадлежала к семье их давних друзей. У Голицыных было много детей, и, очевидно, не всем досталось родительской ласки и внимания, поэтому Катя была поражена радушным спокойствием, царящим в семье ее новых родственников. Особенно девушку восхищала мать мужа – Вера Александровна.

Николая писал В.А. Волковой: «Она (Катя – О.М.) осталась под впечатлением и твоим шармом, и от поразительного свежего твоего вида, и моложавости, и элегантности платья! Я (который так хорошо знаю, что если ты только себя нарочно не меняешь, то нет человека, который смог бы устоять перед твоим взглядом и обращением) могу себе представить, какое впечатление ты должна была произвести на девочку, которая редко тебя видит и еще мало знает»[119].

Вера Александровна, действительно поражавшая своей красотой и женственностью, становилась объектом внимания художников[120]. Согласно благотворительным традициям, заложенным в высшем обществе, В.А. Волкова уделяла внимание страждущим: являлась председателем правления Общества Попечительного дома трудолюбия для образованных женщин[121].

Чета Волковых входила в руководящий совет Общества защиты и сохранения в России памятников искусства и старины[122]. Е.Н. Волков являлся товарищем председателя Общества (вместе с А.Н. Бенуа). Очевидно, здесь Евгений Николаевич находил большее душевное удовлетворение, нежели в привычной хозяйственно-административной работе.

Е.Н. Волков вырос в обстановке почитания искусства. Его отец и мать прекрасно рисовали, бабушка писала музыку. Семейная обстановка, конечно же, сказалась на характере и увлечениях этого человека. Например, в молодые годы Евгений, будучи офицером Лейб-гвардии Гусарского полка, собирал изображения всех старых эскадронных командиров[123]. Очевидно, в нем всегда присутствовала любовь к истории и стремление к сохранению материальной памяти.

Согласно воспоминаниям Александра Бенуа, находясь на посту управляющего Кабинетом Его Императорского Величества, Евгений Николаевич Волков был «полон самых благих намерений в смысле поднятия художественной стороны его дворцового хозяйства и, между прочим, возвращения Зимнему дворцу первоначального великолепия, которое не удалось восстановить после пожара 1837 года»[124].

Управляющий кабинетом ЕИВ – последняя официальная должность генерал-лейтенанта Е.Н. Волкова. В ней он находился вплоть до февральской революции 1917 года. После революции, когда в высших кругах Петрограда развернулась настоящая дрязга в погоне за властью, Волков подал в отставку.

Вот как описывает свою встречу с ним в этот момент все тот же Александр Бенуа: «Волкова мы, я и Макаров, застали в помещении Кабинета Его Величества во флигеле Аничкова дворца. Он как раз был занят произнесением прощальной речи перед собранием служащих. Вероятно, и я в последний раз вижу красивого генерала в обстановке его славы и великолепия. Самый кабинет его, заново при нем и по его вкусу отделанный, полный золоченой мебели Николаевской эпохи, свидетельствует о его толковом отношении к порученному ему делу. Едва ли новые люди найдут кого-либо, кто заменил бы вполне этого корректного, трезвого, исполнительного, благожелательного ко всем и культурного «начальника». К просьбе нам помочь он отнесся весьма отзывчиво и тут же приказал изготовить для нас бумаги к разным дворцовым управлениям. Он уже подал в отставку, но до вступления в должность нового начальства готов оставаться у дел»[125].

Дальнейшая судьба Волковых туманна. Согласно рассказам бектышевских крестьян, Е.Н. Волков приезжал в имение в 1917 и 1918 годах, и забрал с собой часть усадебной обстановки[126]. Вероятно, после этого его семья отправилась в столь хорошо знакомый, почти родной, Новороссийск. Генерал-лейтенант Е.Н. Волков вошел в состав ВСЮР.

В воспоминаниях архиепископа Иоанна (Шаховского) есть краткое упоминание о Волковых: «Мне шел семнадцатый год, и, подкрепившись силами, я почувствовал необходимость активности. Приобрел я себе верховую караковую лошадь и на ней, надев свою папаху-кубанку, стал ездить в сторону Новороссийска. Там, около цементного завода (из-за которого зимой с гор дуют знаменитые норд-осты), жила по своим дачам небольшая колония петербуржцев и москвичей. Одна большая дача там принадлежала милейшей старушке, Ольге Викентьевне Козловской, приятельнице тетушки Трубецкой. Когда я посетил ее, она уговорила меня переехать к ней и прожить у нее зиму. Я к ней и переехал. В большом ее доме жил еще с женой генерал Евгений Николаевич Волков, вскоре, в 1919 году, назначенный Деникиным губернатором Новороссийска. Он заменил на этом посту генерала Кутепова. Помню, Кутепов с телохранителем, вооруженным винтовкой, приезжал к Волкову на дачу Козловской»[127].

Вслед за поражением белогвардейского движения последовала знаменитая Крымская эвакуация. Очевидно, в этот момент Волковы вместе с тысячными толпами эмигрантов покинули родину. Судьба Елизаветы Евгеньевны и Александра Вагановых не известна.

Дальнейшая история Бектышево тоже оказалась не слишком счастливой. Первый директор Переславского музея, М.И. Смирнов, в своих воспоминаниях о постреволюционных поездках по уезду, называл ее самой богатой и сообщал о докладной записке, поданной во Всероссийскую коллегию, с просьбой о передаче музею части вещей[128]. Однако Смирнова опередили, и, по ходатайству Северной железной дороги, разместили в Бектышево школьную колонию.

В скором времени на территории усадьбы сгорел так называемый «Львовский домик». Смирнов писал: «Все время приходилось бояться за ценность здания и хранящихся в нем вещей»[129].

После ликвидации школы-коммуны усадебный дом пустовал. В результате немыслимых манипуляций заинтересованных лиц часть имущества, хранящегося в доме, была передана обществу животноводов «Ожив». Михаил Иванович Смирнов, который всегда отличался достаточно крутым нравом, вступил с животноводами в откровенную борьбу. Те возжелали сломать часть бывших господских зданий на стройматериал для свинарника, но Смирнов этого не допустил.

К сожалению, в конечном результате, его усилия оказались тщетными. Простояв 80 лет, усадебный комплекс исчез в одночасье: в 2002 году был уничтожен пожаром. Сейчас напоминанием об усадьбе служат лишь остатки регулярного парка да школа, которая продолжает чтить память своей основательницы – Надежды Федоровны Самсоновой.

В настоящий момент сотрудники музея пытаются возобновить интерес к усадебной культуре и по крупицам восстанавливают историю имения Бектышево и его владельцев, и можно заметить, что они стоят лишь в начале своего пути…

 

[1] П.А. Самсонов (1779-1859), владелец имения Бектышево. Родился в семье Александра Ивановича Самсонова и его жены Ольги Николаевны, урожденной Калачевой. В 1796 году поступил в лейб-гвардии Измайловский полк. Умер в Москве. Похоронен в Бектышево.

[2]Н.А. Исленьев (1785-1851). Сын действительного статского советника Александра Андреевича Исленьева и его жены Марии Аркадьевны Бутурлиной. В описываемый период командир лейб-гвардии Преображенского полка.

[3] С.П. Самсонова (1810-?). В замужестве Свечина.

[4] А.П. Самсонов (1809-1882). Старший сын П.А. Самсонова, брат Е.П. Самсонова. Генерал-лейтенант. Женат на Варваре Озеровой.

[5] Самсонов Е.П. Воспоминания Евгения Петровича Самсонова // Русский Архив, 1884. - № 2. С. 427.

[6] Там же. С. 459.

[7] Самсонов Е.П. Воспоминания Евгения Петровича Самсонова // Русский Архив, 1884. - № 3. С. 134-135.

[8] Е.Н. Львова (1788-1864). Дочь архитектора Н.иколая Александровича Львова и его жены Марии Алексеевны, урожденной Дьяковой. В 1810 году вышла замуж за двоюродного брата своего отца Федора Петровича Львова. Мать Надежды Федоровны Самсоновой.

[9] Львова Е.Н. [Журнал. Извлечения]/Сообщ. Е. Вагановой//Русская старина, 1889. – Т. 96. - № 11. – Под загл.: Из хроники семейства Львовых. Сс. 544-545.

[10] ПЗГИАХМЗ, № 5450, л. 20 об.

[11] Д.А. Державина (1767-1842). Жена поэта Г.Р. Державина. Родная тетка Елизаветы Николаевны Львовой. И Надежда Самсонова, и Мария Поленова в своих воспоминаниях называют ее бабушкой.

[12] М.А. Поленова (1816-1895). Дочь Алексея Васильевича Воейкова и его жены Веры Николаевны, урожденной Львовой. Двоюродная сестра Надежды Федоровны Самсоновой. Художница.

[13] Милена, вторая жена Державина/Излож. И. Хрущева// Русский вестник, 1903. – Т. 283. С. 574.

[14] Львова Е.Н. [Журнал. Извлечения]/Сообщ. Е. Вагановой//Русская старина, 1889. – Т. 96. - № 11. – Под загл.: Из хроники семейства Львовых. С. 545.

[15] Там же. С. 546.

[16]Самсонов Е.П. Воспоминания Евгения Петровича Самсонова//Русский Архив, 1884. - № 3. С. 135.

 

[17] ПЗГИАХМЗ, № 20716, сс. 1-3.

[18] Там же, с. 2.

[19] ПЗГИАХМЗ, № 19941, л. 1.

[20] ГАЯО, ф. 1208, оп. 1, ед. хр. 22. Л. 11.

[21] ПЗГИАХМЗ, № 20712, л. 2.

[22] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 92, л. 446 об.

[23] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 92, л. 442 а.

[24] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 92, л. 601.

[25] ГАЯО, ф. 1208, оп.2, ед. хр. 92, л. 606.

[26] ГАЯО, ф. 1208, оп.2, ед. хр. 92, л. 588 об.

[27] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 92, л. 610 об.

[28] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 14, с. 9.

[29] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 92, л. 583 об.

[30] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 14, с. 17.

[31] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 14, с. 25.

[32] Е.В. Назимова (?). Дочь Владимира Федоровича Львова.

[33] Е. Фредерикс (?-1903). Владелица имения Щиглицы в Псковской губернии. Очевидно родственница Львовых по мужу – А.А. Фредериксу.

[34] ПЗГИАХМЗ, № 20232/7, сс. 1-2. Перевод с французского Л.Н. Стрелица.

[35] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 92, л. 635 об.

[36] ПЗГИАХМЗ, ВП-6966.

[37] М.Ф. Сабинина (1831-1903). Пианистка, ученица Ф.Листа. Основательница Красного Креста в России.

[38] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 92, л. 436 об.

[39] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 92, л. 479.

[40] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 92, л. 481.

[41] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 92, л. 485 об.

[42] ПЗГХИМ, № 4235, с. 40.

[43] ПЗГИАХМЗ, № 4235, сс. 44-46.

[44]ПЗГИАХМЗ, № 4235, сс. 37-39.

[45] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 92, л. 549 об.

[46] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 92, л. 570 об.

[47] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 92, л. 609.

[48] Добронравов В.Г. Историко-статистическое описание церквей и приходов Владимирской епархии. – Владимир, 1895. – Т. 2. – С. 135-138.

[49] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 92, л. 609.

[50] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 92, л. 73 об.-74.

[51] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 92, л. 106 об.

[52] Львова Е.Н. [Журнал. Извлечения]/Сообщ. Е. Вагановой//Русская старина, 1889. – Т. 96. - № 11. – Под загл.: Из хроники семейства Львовых. С. 459.

[53] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 92, л. 555.

[54] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 84, л. 143 об.

[55] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 85, л. 94 об.

[56] Неведомская-Динар Н.А. (?).Дочь Алексея Васильевича Семенова и Дарьи Федоровны, урожденной Львовой. Племянница Н.Ф. Самсоновой. Оперная певица.

[57] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 92, лл. 112-113.

[58] Д.А. Львова, урожденная Бартоломей (1817-1911). Вторая жена брата Н.Ф. Самсоновой – Владимира.

[59] П.А. Ваксель, урожденная Львова. (1844-?). Дочь Алексея Федоровича Львова.

[60]Е.Л. Верещагина, урожденная Львова (1844-?). Дочь Леонида Федоровича Львова. После 1891 года жила в доме дяди – Федора Федоровича Львова.

[61] ПЗГИАХМЗ, № 19821, л. 1.

[62]ГАЯО, Ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 84, лл. 490-490 об.

[63] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 85, л. 69.

[64] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 92, л. 324 об.

[65] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 85, л. 5 об., л. 11.

[66] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 85, л. 2.

[67] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 85, л. 2.

[68] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 85, л. 33.

[69] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 85, л. 26 об.

[70] В.М. Козловский (1797-1873). Генерал от инфантерии. Участник Кавказской войны. Владелец имения Смоленское в Переславском уезде, сосед Самсоновых.

[71] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 92, л. 137.

[72] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 71 и ед. хр. 76.

[73] К сожалению, сотрудники музея пока не располагают сведениями о публикации данных произведений.

[74] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 92, л. 457.

[75] В 1911 году, в свою очередь, передала попечительство В.А. Волковой. См. ГАЯО, ф. 1296, оп. 1, ед. хр. 4, л. 40.

[76] Г.П. Самсонов (1814-1896). Младший сын П.А. Самсонова, брат Е.П. Самсонова. Владелец имения Александрино Владимирской губернии. Генерал от инфантерии. Автор мемуаров «Из частных записок старослуживого» (М., 1895).

[77] А.А. Самсонова (?). Урожденная Демидова. Жена Г.П. Самсонова.

[78] Е.П. Золотницкая (?). Родная племянница А.А. Самсоновой, дочь ее сестры Екатерины. Воспитывалась в семье Г.П. Самсонова.

[79] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 92, л. 427.

[80] Возможно здесь ошибка.

[81] Волков-Муромцев Н.В. Юность: от Вязьмы до Феодосии. Paris: YMCA-Press, 1983. [Электронный ресурс сайта Музея и общественного центра имени Андрея Сахарова]. URL: http://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/auth_pages.xtmpl?Key=4602&page=11

[82] ГАЯО, ф. 1208, оп.2, ед. хр. 92, л. 448.

[83] Ф.Ф. Львову принадлежали земли в Порховском уезде Псковской губернии.

[84] В.Ф. Львов являлся владельцем имения Рясино, проданного за долги. Рясино было куплено зятем Львовых – А.А. Ростовским.

[85] ГАЯО, ф. 1208, оп.2, ед. хр. 92, л.468 об., л. 471.

[86] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 92, л. 582 об.

[87] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 84, л 512 об.

[88] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 92, л. 558.

[89] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 84, л. 583.

[90] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 84, лл. 223 об.-224.

[91] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 84, лл. 215 об.-216.

[92] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 84, л. 369.

[93] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 84, л. 475 об.

[94] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 84, лл. 227-227 об.

[95] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 84, л. 344-345.

[96] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 84, л. 450.

[97] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 71, л. 15-16 об.

[98] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 84, л. 441.

[99] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 84, л. 518.

[100] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 84, л. 587 об.

[101] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 92, лл. 250 об.-251.

[102] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 89, л. 18.

[103] Там же, л. 18.

[104] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 89, лл. 15-15 об.

[105] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 89, л. 17.

[106] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 89, л. 6.

[107] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 84, л. 226 об.

[108] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 84, л. 489.

[109] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 89, лл. 43 об.-44.

[110] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 89, л. 20.

[111] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 84, л. 438.

[112] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 71, л. 43 об.

[113] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 71, л. 48.

[114] ГАЯО, ф. 1296, оп. 1, ед. хр. 4, л. 7.

[115] См. послужной список Е.Н. Волкова на сайте «Отдельного корпуса жандармов». URL: http://www.gendarme.ru/Biografy/V/6.htm

[116] ГАЯО, ф. 1296, оп. 1, ед. хр. 6, л.16.

[117] ГАЯО, ф. 1296, оп. 1, ед. хр. 3, лл. 16-16 об.

[118] ГАЯО, ф. 1296, оп. 1, ед. хр. 3, лл. 4 об.-5 об.

[119] ГАЯО, ф. 1296, оп. 1, ед. хр. 9, л. 23.

[120] ГАЯО, ф. 1296, оп. 1, ед. хр. 3, лл. 7-7об. – «ее портрет рисует гр. Орлова-Давыдова <…> Кока Раушь лепит ее фигурку».

[121] ГАЯО, ф. 296, оп. 1, ед. хр. 4, л. 31.

[122] Конова Л.С.   Н.К. Рерих и художественные общества Петербурга-Петрограда. [Электронный ресурс]. URL: http://www.roerich-museum.org/PRS/book4/15-Konova.pdf

[123] ГАЯО, ф. 1208, оп. 2, ед. хр. 84, л. 434.

[124] Бенуа А.Н. Дневник 1916-1918 годов. 2010. [Электронный ресурс сайта «Захаров»]. URL: http://www.zakharov.ru/index2.php?option=com_books&task=show_viderjka&id=252&no_html=1&width=640&height=400

[125] Бенуа А.Н. Дневник 1916-1918 годов. 2010. [Электронный ресурс сайта «Захаров»]. URL: http://www.zakharov.ru/index2.php?option=com_books&task=show_viderjka&id=252&no_html=1&width=640&height=400.

[126] ПЗГИАХМЗ, Смирнов М.И. На службе родному краю. С. 39.

[127] Архиепископ Иоанн (Шаховской) Установление единства. М., 2006. [Электронный ресурс сайта «Встреча с православием]. URL: http://www.pravoslavie.ru/put/2655.htm

[128] ПЗГИАХМЗ, Смирнов М.И. На службе родному краю. С. 39.

[129] Там же, с. 48.

Audience: Дети, Взрослые